Платим за подписку на Telegram каналы

Вопрос из-под синей челки, или Все ли родительские запреты оправданны?

Есть такой возраст — возраст почемучек — случается, говорят, года в 3-4… Это когда «почему небо синее?» и «почему коленки вперед сгибаются?».

У меня такой возраст случился значительно позже — лет в пятнадцать, и назывался «почему нельзя»: почему мне нельзя в клуб? Почему с тренировки можно возвращаться в десять вечера, а с прогулки с мальчиком — нельзя после восьми? Почему нельзя пупок проколоть? Почему нельзя синие волосы? И татуировку нельзя??? Ну почемууу???

У родителей не хватало доводов, и ответ на все мои многообразные вопросы был один — мы так сказали. Слабенький такой аргумент для подростка, должна заметить. Порождающий массу других вопросов: а если очень хочется? А если вы не узнаете? А это совсем нельзя или просто не принято/стыдно/сложно/сейчас не хочется?

Кажется, я так и не выросла: даже сейчас, когда я сама стала мамой, у меня все тот же вопрос — почему нельзя? Но уже не кому-то вне, а теперь самой себе вовнутрь. Каждый день по многу раз. На каждое действие. И бездействие.

Слышу, сын кричит из комнаты: «Мама, хочешь посмотреть на цирковую лошадь?» Захожу, а он аллюром покоряет разложенный диван по кругу, ладошками по бокам прикрыл глаза — у него шоры, видимо. Сын переходит на галоп, диван скрипуче жалуется мне на свою тяжелую долю. «Нельзя!» — тут же вспыхивает в моей голове красная лампочка. Я уже открываю рот, но застываю: почему нельзя? А если очень хочется? А это совсем нельзя или просто не принято? Оцениваю, что важнее: дешевый диван, который и так через год выкину, или цирковая лошадь? И понимаю — однозначно, лошадь важнее…

И кадры из мультика в голове, когда медвежонок говорит: «Я всю жизнь мечтал, чтобы у меня была бочка с медом», а ежик грустно вздыхает: «А я, чтобы у меня была лошадка с гривой».

Сын задирает ноги, перепрыгивая воображаемые препятствия, кричит «иго-го» и даже не представляет, какую внутреннюю работу я проделываю сейчас.

И так было с самого момента его рождения. Когда он в полтора года заинтересовался ножницами, я метнулась в магазин, купила детский вариант и выложила перед ним стопку газет и кусочков ткани. Твердо сказала: «Можно! Режь!». И сын начал упоенно резать. Он резал весь день, резал целую неделю. Ходил за мной, тыкал пальцем вокруг и вопрошал: «Мона?» Мона было многое — туалетную бумагу, коробку из-под обуви, воздушные шарики… А когда он показывал пальчиком на мою шубу, я тащила стопку газет: «Шуба — для тепла, без шубы мама замерзнет. А вот это — мона».

Сын резал — я пылесосила. Между пятым и седьмым подходом к пылесосу шла к консьержке за очередной порцией газет. В один из дней на этой неделе ко мне зашла подруга:
— ЛЁЛЯЯЯ!!!

От ее крика я, расшвыривая тапочки и подворачивая ноги, несусь на кухню. Там мой сын на полу ожесточенно кромсает Московский комсомолец. Подруга застыла от ужаса, глаза на пол-лица, кожа — под цвет Московского комсомольца. Я недоумеваю молча, подруга понимает, что я просто не вижу:
— Н-н-ножницы… — шёпотом сообщает она мне.
— Ножницы, — соглашаюсь я.
— Он же отрежет себе пальцы, — рисует подруга радужные картины.
— Они детские, с трудом бумагу режут, — отбиваюсь я.
— Все равно, — не отступает подруга, — вот так дашь сначала, а потом он тебе шторы порежет, всю одежду, волосы…

Сын режет и даже не знает, какую работу я сейчас проделываю. Я отбиваюсь не только от собственных «нельзя», принесенных из родительской семьи, но и от чужих, которые сыплются градом со всех сторон.

Мы разрисовываем краской стены в коридоре — у нас такой дизайн, супер-модный, мега-творческий, а мне пророчат испорченные стены по всей квартире.

Мы лепим котлеты, печем блины, а должны лечить ожоги на руках.

Сын радостно лезет на лазилки на детской площадке, высоко-высоко: «Мама, смотри, как я могу!», я весело машу ему рукой и улыбаюсь, а мне в уши льется поток информации про переломы и сотрясения.

А еще нельзя бегать — запаришься, а потом продует, заболеешь. Нельзя кричать, даже дома. Нельзя прыгать, даже по полу. Нельзя по лужам ходить, в грязи ковыряться по локоть — стиральная машинка же еще не изобретена. А ребенком-то вообще побыть можно? Нет? А если вы не видите? А если не узнаете?

Нельзя в строительный магазин с ребенком — это не детское место. И в ресторан не стоит — он там будет всем мешать. А еще его лучше не брать в самолет, поезд, в машину на дальние расстояния. Запереть дома под замком и привязать к батарее.

И знаете, я нашла ответ, почему нельзя… В 99 процентах случаев — потому что лень. Лень учить лазить, шить, резать, готовить, лень играть с малышом и занимать его. Лень выстроить границы, внутри которых можно. Намного проще сказать «нельзя».

Когда я это поняла, я запретила самой себе слово «нельзя».

Нет, конечно, не совсем. Но установка была свести это слово только на самое необходимое. На пальцы в розетку и нос в блендер, на идею глотнуть химию и желание ударить маму. Хватает и так, как вы понимаете, зачем же обесценивать это слово, размывать его силу на сотни других невинных действий. Убираешь химию подальше, запираешь лекарства на замок — и забываешь про мигающую красную лампочку опасности. А остальному учишь.

Так, в 4 года у нас в свободном доступе лежат ножи, ножницы, отвертки, клей и прочее. И мы все еще живем в неразрисованной квартире с целыми шторами.

Многие боятся избаловать и бегут ограничивать, одергивать, запрещать. Может быть, в итоге я окажусь неправа, а они правы. Может быть, «все дети разные, и с моим такое точное не сработает». Все может быть. Я не претендую на истину в последней инстанции.

Я просто все еще чувствую себя той 15-летней угловатой девочкой, которая упрямо твердит из-под синей челки: почему нельзя? Ну почемуууу?

Смотрите также:
Как запретить ребенку, не используя слова «нет» и «нельзя»
8 вещей, которые нельзя запретить ребенку
Как запретить без слова «нет»

Была ли эта информация полезной?
ДаНет