Когда мы в очередной раз слышим о случае травли в детском коллективе, начинаем понимать, каких масштабов достигла эта проблема. Каждый из нас может вспомнить такой случай, когда один ребенок выступал против толпы. И все оправдывали травлю тем, что это он сам виноват, что этот ребенок просто не такой, как все, он отличается, а значит сам напросился.
Травля стала обыденной. Взрослые предпочитают ее не замечать. Они серьезно верят в некий закон джунглей, который провозглашает, что всегда есть сильные и слабые. Но дело вовсе не в этом.
Травля действительно была всегда в любых коллективах. Одни объединяются в стаю против другого. Однако мы все вовсе не желаем жить в дикой стае, мы хотим растить детей в дружелюбном обществе, мы сами хотим, чтобы к нам относились, как к личностям. Поэтому мы не можем продолжать смотреть на травлю, как на обыденную вещь. В ней нет победителей, она разрушает всех участников процесса. Это важно знать и самим родителям, и донести это до детей.
Психолог Илья Латыпов о том, какие негативные и долгоиграющие последствия оказывает травля на детей.
Травля уродует всех
Мне не нравится слово «буллинг». Нет в нем той жесткости и безжалостности, как в русском «травля» или «издевательства». Обтекаемое слово, вызывающее ассоциации с булкой, и с трудом доходящий до сознания смысл чужого термина. Другой термин – «моббинг» — не лучше, на мой взгляд. А каким будет взгляд того, кого подвергают «буллингу»? С русским словом ясно и понятно: взгляд будет «затравленным».
Ситуации, когда многие травят одного, были, есть и будут. В школе, в университетах, даже на вполне «взрослых» работах. Обезьянье-стайный инстинкт, позволяющий стае сплачиваться вокруг вожаков для травли одного-двух людей, никуда не делся. Причем повод для травли неважен. Важно желание выслужиться, стать «своим» для того, перед кем трепещешь…
Недавно я услышал историю о пятилетней травле-бойкоте в школе, и еще много других грустных историй о том, как кто-то из ныне взрослых людей тогда, в детстве, подвергался атаке этой полуобезьяньей толпы. Вспоминал и свой опыт трехлетней травли-противостояния. И я снова соприкасался с этим чувством ужасающего одиночества, когда тянешься к людям, а в ответ – отвержение. Ты ненавидишь тех, кто издевается над тобой, но ты одновременно и тянешься к ним – к кому же еще тянуться живому человеческому существу? Насмешки, издевательства, тычки, порванные тетради, физическая агрессия.
Отчаявшийся человек бросается за помощью к тем, кто вроде бы не принимает участие в травле, но сталкивается с еще одним ледяным душем – потому что они отводят глаза. Потом, спустя много лет, некоторые из тех, кто молчал и делал вид, что ничего такого не происходит, говорят о стыде, о том, как тяжело было идти против тех, кто травит, объединяет вокруг себя стаю, и о том, как жалко было тех, кого загоняли в угол… Я вспоминаю свою дикую ненависть, когда, в ответ на просьбу о помощи услышал от того, на кого надеялся следующее: «да че ты паришься, ничего такого нет, ты просто нервный какой-то!». Он видел все, и раз за разом отворачивался, быстро выходил из класса или вдруг начинал заниматься какими-то очень важными делами. Сейчас понимаешь, что за этим стоят страх и стыд, и нередко они остаются с человеком надолго, если не навсегда.
Однажды один клиент – из этого молчаливого большинства – низко опустив голову и охватив ее руками, сгорая от стыда, рассказывал о том, какой он «был тогда трус», как предал друга, когда его били целой толпой, как стоял в углу и как тряслись его коленки. А друг в какой-то момент поймал его взгляд, и этот взгляд он не может забыть до сих пор. А потом подошел к избитом другу со словами «да ладно, все нормально, подумаешь, подрались из-за ерунды…». И за эти слова себя простить тоже не мог… А прошло тридцать лет… В травле нет «нейтральных», она затрагивает и уродует всех.
В том числе и учителей, делающих, вслед за учениками, вид, что все нормально, даже видя испуганных и затравленных детей. И эти дети получают новый опыт — опыт предательства взрослых, опыт того, что ни на кого нельзя положиться, и что спасаться придется самим.
Хуже всего бойкот. Бойкот уничтожает даже то, что может дать ненависть и издевательства – чувство того, что ты есть, что ты что-то значишь. И снова парадокс: подвергаемый бойкоту хочет, чтобы он прекратился, и появилась возможность общаться с теми, кто его так третирует. Я страдаю, но при этом тянусь к тем, от кого страдаю. Трудно представить себе бойкот в классе, длящийся пять лет. Ежедневное унижение. Молчание, отрицание существования тебя как живого существа в принципе.
Где-то рядом, на расстоянии вытянутой руки, идет жизнь: смеются, ругаются, мирятся, списывают… Улыбаются друг другу, дергают за косички, лупят друг друга рюкзаками. Но жертва окружена ледяной стеной, и руку – не протянуть. Жизнь замерла, температура воздуха вокруг тебя близка к абсолютному нулю. Весеннее и летнее солнце не греют. И согреть не смогут никогда.
Представьте, что вы в один далеко не прекрасный день обнаруживаете, что вас никто не замечает. Что-то странное произошло, и вас для окружающих просто не существует. Физически вы присутствуете, вы прикасаетесь к людям, что-то можете им говорить, но они вас просто не видят, они никак на вас не реагируют. Смотрят «сквозь» вас, обходят, если вы становитесь у них на пути… Пытаясь привлечь внимание, вы начинаете буянить, разбрасывать вещи дома или на улице. А люди просто нагибаются, собирают вещи, убираются – никак не реагируя на внезапно возникший беспорядок, даже не подозревая о вас – его виновнике… Начинаете бить людей – лишь бы обратили внимание. А они просто потирают ушибленные части тела и идут дальше – даже не смотрят недоуменно по сторонам… И так день за днем. Что вы испытываете? И неизменно кто-то, кто сильно проникся экспериментом, говорит: «самый натуральный ужас».
Но это до поры до времени. Чтобы не сойти с ума, нужно придумать какие-то способы, чтобы выжить. Кто-то постоянно, год за годом, огрызается, превращаясь в затравленного зверя, готового биться до конца хоть со всем светом. В том числе и нападать первым, живя по закону джунглей: «сначала ударь, потом подай голос». Кто-то замыкается, закрывает свои границы наглухо, и достучаться до живых эмоций уже практически невозможно. Можно совмещать одно с другим. Те, кто не успевают соорудить защитные границы, гибнут. Физически. По-настоящему, потому что боль от отвержения и травли в сознании ребенка настолько сильна, что превышает страх перед смертью.
Чем дольше травля – тем прочнее укрепления, и в какой-то момент весь мир становится ареной противостояния маленького человека и огромной, расширившейся до размеров всего человечества, толпы… Тех, кто травил, давно уже нет рядом, однако эмоциональная травма остается, и все стратегии взаимодействия с другими людьми строятся на том, чтобы предотвратить повторение этой страшной боли, тесно переплетенной с унижением, стыдом, отчаянием и одиночеством. А как предотвратить? Нужно наносить удар первым, как только на горизонте замаячит угроза атаки. Любое сообщение со стороны другого человека необходимо проверять на наличие враждебности. Бессознательное начинает напоминать своего рода взбесившийся антивирус, который практически любой файл, закачиваемый в компьютер извне, воспринимает как зараженный, и удаляет его, а если этого не получается – то отправляет на карантин.
Две тактики поведения: оправдываться (защита) и винить (атака). Все время оправдываться за свои мысли, чувства, идеи, и доказывать всем, что не так поняли, что услышали совсем не то, что на самом деле было. Главное – отвести удар, не оказаться снова уязвимым! К «антивирусу» добавляется «переводчик», который по-своему трактует любые слова, которые адресуются тому, кто защищается. «Мне непонятно, чего ты хочешь» этот переводчик растолкует как «ты дурак/дура», «у меня другие планы» — как «вали отсюда, ты не нужен». И «защитная» атака в ответ на расшифрованные «толмачом» угрозы настолько бессознательна и автоматизирована, что негативная реакция окружающих на нее воспринимается не как реакция на собственные провокации, а как начало нападения. И тогда личность оказывается в привычной стихии. Продолжается война, начатая много лет назад в той самой школе, с теми самыми одноклассниками, которые всего лишь сменили внешность, но суть осталась прежней (так нашептывает «переводчик»…).
Подозрительность, неверие в добрые намерения других людей – естественное состояние нормальной психики, в течение долгого времени подвергавшейся атаке отвержением. «Отогреть» может такой коллектив, который принимает тебя – такого замкнутого и нелюдимого – невзирая на собственные провокации. Увы – не всем везет попасть в такое согревающее психологическое поле. Есть сильные личности, выстоявшие в жесточайших условиях, которые так поднаторели в вечной войне со всеми, что способны разрушить любое теплое, дружелюбное поле (не говоря уже о нейтральном), с подозрением и страхом отвергнуть любое участие и помощь, какой бы силы это участие и сочувствие ни были.
Странная на первый взгляд стратегия – отвергать даже явную поддержку – на самом деле логична в том мире, в котором оказываются те, кто подвергался травле. Человеческое тепло и участие, допущенные в душу, взрывают изнутри все защитные укрепления. Когда «даешь слабину», подавленный эмоциональный поток невозможно остановить, и он вырывается наружу. А опыт подсказывает, что как раз боль и слезы показывать нельзя, что именно это возбуждает тех, кто травит. «Ты окажешься голым и беспомощным пред улюлюкающей толпой» – нашептывает «переводчик», и на окружающих людей, протягивающих руку помощи, смотрят именно как на эту толпу… Откуда взяться другому опыту, если его не было до этого момента? Но если удается совершить этот переход над пропастью – возникает возможность новой жизни и нового мира, в котором кроме войны есть еще и мир.
Последствия травли – серьезная эмоциональная травма, нередко по силе равная посттравматическому стрессовому расстройству (которое наблюдается у участников военных действий, жертв стихийных бедствий и преступлений). И самую страшную травму наносят не те, кто травит – эти могут закаливать. А те, кто отворачиваются.
Автор: Илья Латыпов
По материалам: www.tumbalele.livejournal.com