Кажется, я с детства знала, что, когда вырасту, усыновлю ребенка. Мама всегда плакала, когда по телевизору показывали сирот. Но нас у родителей было четверо, и младшие братья родились в лихие 90-е. Папа и так рано поседел, пытаясь нас всех прокормить.
В 2011 году, еще до того, как встретила мужа, желание взять ребенка всколыхнулось вновь. Но все отговаривали: «Зачем? Роди своего, сразу забудешь об этой странной идее». Вышла замуж, родила Лешку. Но мысль взять сироту меня не оставляла. Потому что увидела, какими беспомощными дети приходят в мир.
Муж еще до свадьбы говорил, что, как и я, хочет четырех детей. Я еще тогда спросила: «Может, хотя бы одного усыновим? Хоть кому-то поможем…» Он обещал подумать.
Сын рос. А меня что-то торопило, звало. Ночами стало сниться, что я одна, еще беременная Лешкой, вдруг слышу, как где-то в квартире плачет маленький ребенок. Ищу его и никак не могу найти…
Заторопила мужа: «Может, сейчас и возьмем? Зачем ждать?..» Сережа еще немного подумал, и мы пошли в отдел опеки за перечнем документов. Нужно было собрать несколько справок, пройти медосмотр и курсы для приемных родителей.
На курсах нам показали фильм, как дети, с рождения живущие в доме малютки, из-за отсутствия прикосновений, общения и человеческого тепла постепенно превращаются в маленьких зомби. Поначалу они еще пытаются звать к себе плачем. Потом замолкают. А к шести-семи месяцам уже сидят кульком и смотрят безучастно в одну точку. Все рыдали.
Друзья-родные продолжали твердить: «Зачем вам это надо? Столько проблем!..» Да. Я читала много книг о развитии детей и знала, насколько важны первые несколько даже не месяцев, а дней… Как отсутствие телесного контакта и защиты сказывается на неврологии. Как в равнодушно стерильной среде новорожденный теряет веру в жизнь.
И Леша был еще совсем маленький. Даже мама говорила: «Подожди, пусть хоть чуть подрастет». Но у меня была идея-фикс. Я еще кормила Лешку и надеялась, что приемный ребенок тоже возьмет грудь. Мне казалось, так нам будет легче привыкнуть друг к другу.
Бюрократия
Мы пришли в региональный банк данных с готовыми документами. Нам принесли фотографию: «Ей чуть больше месяца. Лежит пока в отделении патологии новорожденных».
Мы сразу поехали знакомиться. Она была очень грустная. Разглядывала нас недоверчиво. Я приподняла ее, чтобы показать деревья за окном, она зажмурилась. За месяц жизни она ни разу не видела солнца. Я хотела погладить ей пальчики, она спрятала ручку.
Нам рассказали всю историю. Матери 24 года, шестая беременность, родила и написала отказную. У них разный резус-фактор, поэтому сразу после родов девочке делали переливание крови. Больше никаких заболеваний у нее, на удивление, не было. Нам дали время подумать. Мы все решили, пока спускались по лестнице.
Я хотела забрать ее сразу. Отогревать, носить на руках, купать. Усыновление в России – через суд, в итоге на все уходит месяца два. Поэтому решили сначала оформить предварительную опеку. Все документы уже были в отделе, нам нужно было подать всего одно заявление и потом получить распоряжение от департамента образования Южно-Сахалинска.
Все затянулось на три недели. Я гладила ей распашонки и рыдала. Что бы ни делала, рыдала. За это время она успела заболеть пневмонией – как нам честно сказала врач, воспаление легких там подхватывает почти каждый ребенок. Потом у нее начался вульвит…
Сначала нас пускали к ней на час. Потом мне разрешили приходить к ней прямо в палату в любое время и хоть на весь день. Я приходила на два-три часа, потом дома падала и спала до вечера.
В палате лежало семь малышей. Меня ужаснуло, что не все были отказными. Матерей многих по какой-то причине просто не положили с ними. Над кроватками висели таблички. С фамилиями, без имен. С датами рождения и поступления в отделение. Многие дети лежали там уже по несколько месяцев. Без матерей…
Раньше я все переживала, что чего-то недодаю Лешке. Но, увидев этих детей, поняла, что даже если мама ничего особенного не делает, а просто находится рядом, она уже очень многое дает ребенку.
Когда начинает плакать один, занимаются все. На руки их берут, только чтобы сменить памперс. Даже когда кормят, им просто суют бутылку, подкладывают под нее свернутую пеленку и уходят.
Свою девочку я не спускала с рук все время, пока была там. Потом медсестры стали меня ругать: «Вы делаете ей только хуже. Она привыкает, вы уходите, она постоянно плачет». Душа разрывалась – ребенок мог бы быть дома, но из-за одной бумажки уже третью неделю лежит в одиночестве в таких условиях…
Наконец нам позвонили – распоряжение готово.
Дома Сережа взял ее на руки, она прижалась к нему и впервые улыбнулась. Я дала ей грудь, и она сразу начала жадно есть. Это было чудом – я искала в сети хоть что-то про грудное вскармливание приемных детей, и везде на форумах мамы писали, что даже родной ребенок после нескольких дней на бутылке отказывался от грудного молока навсегда. А она взяла грудь после почти двух месяцев кормления смесью. Но тут-то и начались проблемы.
Сложности
Что-то было не так. Через пару дней я поняла, что мое тело на уровне инстинктов отталкивает ее. Стоило ей взять грудь, я вся напрягалась, до боли в мышцах. Лешке был уже год и 5 месяцев. У него полный рот зубов, но когда он ел, я ничего не чувствовала. А она и без зубов доставляла массу дискомфорта. Перемалывала грудь челюстями, дергала ее из стороны в сторону, кусалась, царапалась, щипалась, пиналась…
Никогда в жизни я не чувствовала себя так ужасно. Иногда мне казалось, что еще чуть-чуть, и я просто возненавижу этого ребенка. Но каждый вечер, когда засыпала, у меня перед глазами было ее лицо.
И только через три месяца, после того, как мы уже официально удочерили ее и включили в свою частную страховку, педиатр в одной из клиник заметила, что у Анютки короткая уздечка языка. Из-за этого она не могла захватить сосок правильно, поэтому мне было так больно, а она не наедалась толком и вела себя беспокойно.
Мы понесли ее в детскую стоматологию к хирургу. Анютка вскрикнула, только когда ей держали голову, но после даже не пикнула. Как только пришли домой, я села ее покормить, напряглась, но потом выдохнула с облегчением – совсем другое дело!
Были, конечно, и другие трудности.
Тандем
Первые два месяца ее тело было деревянным. Ножки и ручки будто сведены в судороге. Пытаешься погладить – выгибается дугой.
Она начинала жутко кричать, стоило мне положить ее даже на секунду (потому что в этот момент, например, Леша пытался спрыгнуть со стола). Причем кричала она сразу басом, без разгона. Приходилось постоянно носить ее на руках или в слинге. Было такое чувство, что мне вывернули плечевые суставы.
Каждую ночь во сне она лихорадочно размахивала руками и ногами, постоянно просыпалась и кричала. Потом мне сказали, это ломка. В больнице, чтобы дети не орали, медсестры тайком вкалывали им на ночь димедрол.
Мы стали пеленать ее на ночь. Месяц поили успокоительными, которые назначил невролог. Стали водить обоих детей к остеопату и в бассейн.
Везде писали, что самое сложное с погодками – первый год. Потом станет легче. Я решила для себя, что надо адаптироваться месяца за два. Пробовала все, что хоть как-то могло помочь мне. И сейчас понимаю, что есть несколько вещей, без которых я бы, наверное, не справилась:
1. Забота о себе. Я старшая дочь, и моя проблема в том, что я всегда забочусь обо всех вокруг, кроме себя. Так с двумя маленькими детьми я очень скоро дошла до полуобморочного состояния. Потом наткнулась на статьи Ольги Валяевой. Из них я поняла, что ты не можешь напоить детей из пустого стакана. Мать – сердце семьи. Если плохо ей, плохо всем. Поэтому лучшее, что можно сделать для своих детей и мужа – научиться заботиться о себе. У меня пока не особо получается. Но даже от того, что я просто поняла этот принцип, жизнь стала легче.
2. Режим сна. Я заметила, что когда ложусь спать вместе с детьми пораньше, в 10–11 вечера, то, даже если всю ночь приходится вставать, чтобы покормить то одного, то другого, наутро я чувствую себя отдохнувшей. Еще очень помогает дневной сон с детьми. Вначале, когда дети засыпали, я лихорадочно пыталась перемыть посуду или изможденно драила ванну. Потом поняла, что просто умираю от усталости. Теперь бросаю все и ложусь вместе с ними. Уже с тремя. Всего за час организм восстанавливается. И потом, отдохнувшая, я в два раза быстрее успеваю переделать все дела. В итоге дома стало намного чище, а я и дети – спокойнее.
3. Бодифлекс. Это комплекс упражнений, основанный на растяжке и глубоком дыхании. Занимает всего 15 минут в день. Я заметила, что после этой зарядки у меня появляется очень много энергии. Наверное, потому, что организм насыщается кислородом. И все сразу воспринимается легче. Детям тоже нравится, когда я шумно выдыхаю и принимаю странные позы. Они усаживаются передо мной как в кинотеатре и смеются. А когда делаю упражнения лежа, начинают по мне прыгать.
4. Вера. Мой гуру, пастор и глубокий философ-практик Александр Васильевич Жижин, дал мне два полезных совета. Во-первых, он сказал, что на Аню даже на расстоянии все еще сильно влияет ее родная мать. Поэтому каждое утро нужно молиться, чтобы Бог отделил ее от кровных родителей и соединил с нами. Как только я начала так делать, она стала намного спокойнее и начала на меня реагировать. До этого все, что помогало с Лешей, на нее не действовало.
Во-вторых, дети тонко чувствуют духовный мир, но сами выбрать свет не могут. Поэтому родители-евреи, к примеру, до 12 лет своего ребенка каждое утро выбирают за него Бога. Тогда дети ведут себя намного спокойнее и послушнее. Молитва «Боже, я выбираю за Лешу и Аню Тебя и Свет, пусть весь день они дышат Тобой» занимает меньше минуты. И я не знала, насколько она помогает, пока однажды в суете не забыла так помолиться с утра. Весь тот день прошел ужасно – дети как с цепи сорвались. И только вечером я вспомнила, что утром забыла выбрать за них Бога.
5. Поддержка мужа. Друзья до сих пор спрашивают, как мой муж воспринял удочерение – «мужчинам ведь всегда тяжело принять чужого ребенка». На самом деле, несмотря на то, что идею взять ребенка подала я, больше всего в Анютку вкладывает именно Сережа. Он оформил на нее все документы. Он играет с ней, гуляет, балует, покупает ей платьишки, книжки, игрушки. Когда она была совсем маленькая, он терпеливо часами укачивал ее, нежно что-то приговаривая, как бы истошно и долго она ни орала посреди ночи. Однажды даже, когда она ни в какую не хотела спать в кроватке, он свил ей гнездышко из одеял на матрасе и лег спать рядом прямо на полу, чтобы охранять ее сон.
Стоит ли?
Мы взяли ее, когда ей было два месяца. Сейчас ей уже два года.
Многие спрашивали: «А вы сможете полюбить чужого ребенка как своего?» Я много читала, думала и поняла, что любовь – это не эмоции, а выбор и действия. Так было с Лешей. Сразу после родов я не ощутила обещанного взрыва гормонов и обожания к новорожденному. Скорее, было просто интересно – так вот кто пинал меня изнутри. Но потом, когда я день за днем носила его на руках, меняла подгузники, кормила, качала ночами, я почувствовала, что начинаю любить его все больше и больше. С Анюткой получилось почти так же. Мы просто взяли ее и начали о ней заботиться. Эмоций было много и очень противоречивых. Но чем больше я в нее вкладываю, тем сильнее к ней привязываюсь.
В четыре месяца она начала вставать на четвереньки, в пять – села и поползла, а в девять — побежала. Врачи были в шоке – это очень рано. Обычно отказные дети, наоборот, надолго отстают в развитии.
И, как раньше о Леше, нам стали говорить о ней: «На удивление спокойный ребенок! Она хоть когда-нибудь плачет?» Черты лица смягчились. Она стала довольной, пухленькой и безмятежной как Будда.
С Лешкой они подружились и стали просто неразлучными. Очень скоро она догнала его по росту и теперь их принимают за двойню.
Эмоции
Мне сложно описать свои чувства к ней. Каждый раз, как она называет меня мамой, у меня плавится сердце. Мне все время хочется плакать: когда она играет с Лешей, заливается смехом, доверчиво прижимается к дедушке.
Но при этом… Некоторые думают, проще усыновить, чем родить. Нет. Приемного ребенка ты тоже «рожаешь». Он врастается в твое тело. Оно его отторгает. Тебе так больно, что не знаешь, на какую стенку лезть. И нет ни доулы, ни акушерки. Это роды соло. Ты идешь по ним одна.
Когда осенью я забеременела, мой мозг плавился от мысли, что беременность вторая, а ребенок третий. Тело, видимо, требовало очищения, и я начала описывать в своем инстаграм, как меня штормило в начале после удочерения. Прожив те эмоции, я закрыла свои «приемные роды», которые длились больше полутора лет.
А потом мне приснился сон. Что та мама отказалась вынашивать Аню. Нам сделали операцию. Аню пересадили ко мне в живот, я выносила ее последние месяцы и родила.
И все вдруг изменилось. Захотелось тискать ее. Постоянно смотреть на нее. Меня мучила бессонница и только когда брала Аню к себе и она прижималась ко мне, я спокойно засыпала до утра.
Когда в июле я родила третьего, очень переживала, как Аня его воспримет. Но она его обожает. Только он заплачет, бежит к нему с погремушкой успокаивать. Гладит нежно по головке: «Браааатик». А я смотрю на них и думаю — ну какая она приемная? Уже своя. Родная.
Первоначальная публикация: skr.su