Мы все время сравниваем советское и современное детство, часто идеализируем первое и в трагических красках видим втрое. Но в этот непростой отрезок истории выросло не одно поколение женщин, это наши мамы и бабушки — те, кто непосредственно воспитывал нас. Мы часто осуждаем их методы, не хотим повторить их ошибки со своими детьми. Но многие молодые мамы замечают, что просто не в состоянии сопротивляться своим порывам: накричать, манипулировать, угрожать, контролировать.
Людмила Петрановская в своей лекции «На стыке тучных и тощих лет: семьи и люди» рассказала о жизни женщин в СССР и то, как это повлияло на семью и воспитание детей. Например, до 1960 года мамы были вынуждены сдавать ребенка в ясли, потому что обязаны были выйти на работу. А ведь это были совсем крошечные дети.
Что ты делаешь, ты угробишь ребенка
Примерно до середины 1960-х годов была жесткая установка на отдирание детей от родителей, на обращение с родителями как с нанятым персоналом для выращивания детей.
Отдельно — отношение к матери как, во-первых, к инкубатору, во-вторых, еще вечно виноватому инкубатору. Немало написано про практику советских роддомов, когда совершенно непонятно зачем, для чего, с какой целью, без всякой рациональной, разумной, логической причины женщина проходила через издевательства, сопоставимые с помещением в концлагерь или тюрьму.
Ее раздевали догола — неизвестно зачем, отбирали все личные вещи — неизвестно зачем, запрещали одеваться — неизвестно зачем, полностью отсекали от семьи — невозможно было никак ни видеться, ни обратиться. И при этом обычно звучал такой текст: «Как давать, так знала, а как рожать, не знаешь». То есть практика рождения ребенка подавалась как наказание за то, что ты, сволочь такая, еще и сексом занималась, вот теперь ужо-то узнаешь.
Это было почти нормальным — запугивание молодой матери тем, что она «угробит ребенка» от малейшего неправильного движения: «Что ты делаешь, ты угробишь ребенка».
Рассказывание всяких историй, как кто-то угробил ребенка, — то есть загоняние в вину, в состояние неуверенности в себе, неполноценности, виноватости, проклятости по всем параметрам. Это носило характер почти магического обряда, чем-то похожего на мрачную инициацию с непонятной целью.
При этом постоянная тема — что твой ребенок тебе не принадлежит, что ты его рожаешь для государства, что, когда надо будет, он должен будет пойти и умереть ради государства. Эта повсеместно распространенная тема очень сильно влияла на чувства родителей, на их способность защищать своих детей, на их способность вообще как-то отвечать за ситуацию с ребенком, с семьей.
Это то, что мы получили в наследство к концу советского периода, то, что сейчас проявляется в работе с психологами взрослых людей, когда они все это вспоминают. По их рассказам достаточно легко восстановить состояние их родителей — людей, которые постоянно пребывают в абсолютно беспросветном катастрофическом стрессе, которые перед всеми виноваты, которые не знают, как строить свою жизнь, которые сами — когда начинаешь спрашивать про детство, их родителей, то есть, бабушек-дедушек — имели часто очень тяжелое детство.
Вот один очень яркий пример из моей последней группы для мам, которые хотят разобраться с какими-то своими проблемами.
Молодая мама рассказывает, что ее мама постоянно запрещает ребенку кричать. Кричать не в смысле сердиться, а просто громко кричать. Детям свойственно вопить, орать. Как только ребенок начинает быть слишком громким, бабушка очень нервничает и требует, чтобы он перестал. И в какой-то момент дочь спросила: «Мама, почему нельзя ребенку кричать?». И бабушка как-то зависла. Говорит: «Нечего кричать. Не надо».
На следующий день приходит бабушка и говорит: «Ты представляешь, какой мне сон сегодня приснился странный: идет война, и мы с тобой сидим в кустах, прячемся от врагов. Вокруг стреляют, вокруг враги. Вдруг я вижу внучку, она идет по дорожке и громко кричит. И я в ужасе во сне понимаю, что ее сейчас убьют, потому что нельзя так делать — вокруг стреляют. Надо сидеть в кустах и молчать».
И действительно, эта бабушка — 1939 года рождения, и одно из ранних, первых воспоминаний, — это когда они сидят в кустах, и родители ей говорят «молчи», потому что они прячутся.
То есть тяжелый детский опыт приводит к тому, что происходит запечатывание травматического опыта, который не осознается. Ведь наши старшие поколения не получали никакой помощи в том, чтобы осознать этот опыт, прожить его, хоть как-то это пережить и упаковать внутри себя.
Что в этой ситуации происходит? В этой ситуации в психике просто капсулируется травматичный опыт, который там так и лежит. И он влияет на ситуации, которые психика воспринимает как тригерные, то есть чем-то похожие на исходную травматичную. И дальше, не понимая, не осознавая, человек просто реагирует на аналогичные ситуации.
В этом случае это просто очень ярко, потому что очень похоже. И был достаточно высокий уровень осознания, потому что, как минимум, на уровне сна, на подсознательном уровне, психика человека знала, что происходит.
Бывает гораздо более забетонированный случай, когда и во сне, и в иносказательном смысле не очень просто туда добраться. Я знаю десятки историй, когда тяжелый детский опыт бабушки влиял на то, как она воспитывала маму. То, что сейчас маме кажется неоправданной жестокостью, холодностью, черствостью, на самом деле напрямую вытекает из этих диссоциированных травм бабушки.
И сейчас у мамы, которая была уже в более благополучном состоянии, хватает рефлексии, самоконтроля, чтобы следить: то, как она реагирует на ребенка, ведет себя с ним, — это неправильно, неадекватно, она так не хочет. Другой вопрос, что она не может с этим справиться.
Автор: Людмила Петрановская
По материалам: www.uaua.info